Сегодня, 21 октября 2013 года, Большая Палата Европейского Суда по правам человека огласила свое окончательное Постановление по делу «Яновец и другие против России» («Янович и другие против России»; Janowiec and Others v. Russia, жалобы NN 55508/07 и 29520/09).

Дело было инициировано родственниками 12 жертв Катынского расстрела, полицейских и военнослужащих польской армии, военного врача и директора начальной школы, которые вместе более чем с 21000 других поляков после вторжения Красной армии на территорию Польши в сентябре 1939 года были заключены в лагеря и тюрьмы, а в апреле — мае 1940 года расстреляны сотрудниками НКВД без суда и следствия и погребены в Катынском лесу под Смоленском и поселках Пятихатки и Медное.

В 1990 году Главная военная прокуратура СССР начала расследование обстоятельств Катынского расстрела. В 2004 году оно было прекращено со ссылкой на смерть обвиняемых. Как и все материалы дела, соответствующее постановление являлось секретным, поскольку, по утверждению властей, содержало сведения, составляющие государственную тайну. Поэтому материалы расследования не были доступны заявителям.

Европейский Суд по правам человека рассмотрел две претензии заявителей к российским властям.

Первая из них касалась того, что власти не осуществили эффективного расследования обстоятельств Катынского расстрела. Проведение такового представляет собой одно из обязательств государства, вытекающих из  права на жизнь, гарантированного статьей 2 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

Вторая претензия заявителей заключалась в том, что российские власти нарушили в отношении них статью 3 Конвенции, гарантирующую, в частности, право не подвергаться бесчеловечному и унижающему достоинство обращению, отказавшись предоставлять сведения о судьбе их родственников и постоянно отказывая в удовлетворении всех их ходатайств, направленных на получение информации об этом. Кроме того, прекращение расследования в 2004 году превратило жертв Катынского расстрела просто в «лиц, пропавших без вести». О бесчеловечном и унижающем достоинство обращении, по мнению заявителей, также свидетельствовали решения российских судов, утверждавших, что судьба их родственников после того, как те оказались «в распоряжении» НКВД, просто неизвестна, что является отрицанием исторического факта. Наконец, о нарушении в отношении заявителей статьи 3 Конвенции, по их мнению, свидетельствовал и отказ российский властей в реабилитации их родственников со ссылкой на то, что установить конкретные юридические основания их расстрела не представилось возможным и, более того, высказывание предположений, что среди них могли быть уголовники, заслуживающие смертной казни.

Большая Палата ЕСПЧ большинством голосов решила, что Страсбургский Суд не имеет права рассматривать по существу жалобу на нарушение статьи 2 Конвенции в связи с предполагаемой неэффективностью расследования обстоятельств Катынского расстрела.

Большая Палата ЕСПЧ также большинством голосов решила, что в отношении заявителей не было допущено нарушения статьи 3 Конвенции.

Против Решения большинства Судей Большой Палаты высказались Судьи Инета Зиемеле (Латвия), Юлия Лаффранк (Эстония), Хелен Келлер (Швейцария) и Винсент Энтони Де Гаетано (Мальта), сформулировавшие единое особое мнение, а также Судья от Польши Кшиштов Войтишек, сопроводивший Постановление Большой Палаты своим отдельным особым мнением. Кроме того, свои краткие особые мнения изложили Судьи Альвина Гюлумян (Армения) и Дмитрий Дедов (Россия).

Наконец, Большая Палата единогласно решила, что Россия нарушила свои обязательства сотрудничать с Европейским Судом по правам человека, вытекающие из статьи 38 Конвенции.

Обращаю внимание, что Европейский Суд по правам человека не признавал Россию виновной или невиновной в массовом расстреле поляков под Катынью. Более того, Страсбургский Суд в принципе не рассматривал этот вопрос по существу. Заявители по данному делу вообще не обращались в Европейский Суд по правам человека с требованием признать Россию виновной в расстреле их родственников, поскольку в данной части они изначально признавали, что Страсбургский Суд не имеет права рассматривать жалобу на предполагаемые нарушения, имевшие место в 1940 году, т.е. за 58 лет до вступления Конвенции в силу в отношении Российской Федерации. Более того, Страсбургский Суд не рассматривал по существу и вопрос о виновности советских властей в расстреле под Катынью. И не имел права его рассматривать. Однако этот факт называется в Постановлении бесспорным (пункты 152—153).

В пресс-релизе ЕСПЧ указано: «Суд пришел к выводу, что родственники заявителей должны считаться расстрелянными советскими властями в 1940 году». Однако это не означает, что у Страсбургского Суда были сомнения в том, расстреляны ли родственники заявителей именно советскими властями. Из пунктов 152—156 Постановления, завершающихся этим выводом, следует, что родственники заявителей должны считаться расстрелянными советскими властями, несмотря на то, что останки большинства из них не были обнаружены или не были идентифицированы. 

В отличие от Постановления Палаты ЕСПЧ, Постановление Большой Палаты не содержит утверждения, что Катынский расстрел является военным преступлением. Напомню, что в Постановлении Палаты соответствующий вывод не являлся выводом по существу разбирательства. Это был лишь промежуточный вывод в цепочке рассуждений, касающихся вопроса о возможности рассмотрения по существу жалобы на нарушение статьи 2 Конвенции. Однако формально Палата, в отличие от Большой Палаты, действительно высказалась о том, что Катынский расстрел является военным преступлением в смысле IV Гаагской Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны 1907 года и Женевской Конвенции об обращении с военнопленными 1929 года.

В соответствии с пунктом 1 статьи 44 Конвенции оглашенное сегодня Постановление Большой Палаты Европейского Суда по правам человека является окончательным, т.е. не может быть пересмотрено, отменено или изменено (не считая возможности исправления допущенных в нем ошибок).

Извлечение из пресс-релиза Европейского Суда по правам человека (на русском языке; формат PDF):

«Суд постановил, что он может исследовать вопрос эффективности расследования в отношении событий, которые произошли до ратификации Россией Европейской Конвенции о защите прав человека, при условии, что между этими событиями и вступлением Конвенции в силу существует «реальная связь». Существование «реальной связи» определяется двумя критериями: во-первых, период времени между событием и вступлением Конвенции в силу должен быть разумно коротким и в любом случае не должен превышать десять лет, а во-вторых, значительная часть следственных действий должна была быть проведена после вступления Конвенции в силу. 

Суд пришел к выводу, что родственники заявителей должны считаться расстрелянными советскими властями в 1940 году. Неоспорим факт их нахождения в 1939-40 гг. под полным контролем советских властей. Их имена значились в списках польских военнопленных, которые все без исключения подлежали расстрелу, и семьи не получали никаких новостей от пропавших военнопленных после 1940 г. Однако, поскольку Россия ратифицировала Конвенцию в мае 1998 г., т.е. через 58 лет после расстрела родственников заявителей, Суд решил – поддержав решение Палаты от апреля 2012 г., что этот период времени был чрезмерно длителен в абсолютном измерении, чтобы установить наличие «реальной связи» между их смертью и вступлением Конвенции в силу в отношении России. 

Расследование по факту обнаружения массовых захоронений было формально окончено в 2004 г., т.е. после вступления Конвенции в силу в отношении России. Однако, ключевые шаги в расследовании, такие как эксгумация, экспертные исследования, опрос возможных свидетелей расстрелов, были предприняты еще в начале 1990-х гг. При этом, как отметил Суд на основании содержащейся в досье по жалобе информации и аргументов сторон, в период после мая 1998 г. Никаких реальных процессуальных действий проведено не было. В этот период не появились никакие новые доказательства. На этом основании Суд заключил, что ни тот, ни другой критерий существования «реальной связи» не были выполнены. 

Суд далее напомнил, что в определенных чрезвычайных ситуациях, которые не удовлетворяют критериям существования «реальной связи», достаточным основанием для заключения о существовании такой связи может быть потребность в обеспечении реальной и эффективной защиты прав и основополагающих ценностей Конвенции. Такая ситуация может возникнуть в случае совершения серьезных преступлений по международному праву, таких как военные преступления, геноцид или преступления против человечности. Однако даже в этих ситуациях компетенция Суда ограничена во времени событиями, которые имели место после принятия Конвенции 4 ноября 1950 г., потому что лишь с этого момента Конвенция начала существовать в качестве международного договора о правах человека. По этой причине Большая палата подтвердила решение Палаты о том, что в обстоятельствах настоящего дела отсутствуют факты, которые могли бы «перебросить мост» из далекого прошлого в недавний временной отрезок после ратификации Конвенции Россией. Соответственно, рассмотрение жалобы по статье 2 выходит за рамки временнóй компетенции Суда. 

<…> 

В своей практике Суд признал, что страдания членов семьи «пропавшего лица», которые живут то в надежде, то в отчаянии, могут вести к нарушению статьи 3 в связи с безразличным отношением властей к их попыткам найти информацию о судьбе пропавшего родственника. Однако, в данном деле юрисдикция Суд распространяется только на период времени после мая 1998 г., когда Конвенция вступила в силу в отношении России. После этой даты никаких сомнений по поводу судьбы польских военнопленных не оставалось. Хотя не все тела были обнаружены, их смерть была публично подтверждена советскими, а потом и российскими властями и стала установленным историческим фактом. Следовательно, дело, которое сначала касалось «исчезновения» родственников заявителей, к этому моменту стало делом об их «подтвержденной смерти». 

Масштаб совершенного советскими властями в 1940 г. преступления – это сильный эмоциональный довод. Однако, с чисто правовой точки зрения, Суд не может его принять в качестве основания для изменения своей установившейся практики, касающейся членов семьи «пропавших лиц», и распространения этого статуса на заявителей, для которых смерть их близких была очевидностью. В этой связи Суд пришел к выводу о том, что страдания заявителей не были качественно отличны от той эмоциональной травмы, которую неизбежно переживают все родственники жертв серьезных нарушений прав человека. Соответственно, Суд не установил нарушения статьи 3. 

<…> 

В ходе рассмотрения дела Палатой российское правительство отказалось выполнить требование Суда о представлении копии постановления о прекращении уголовного расследования от сентября 2004 г., ссылаясь на его секретность. В ходе рассмотрения дела Большой палатой правительство представило ряд дополнительных документов, но не запрошенную копию постановления от сентября 2004 г. 

Суд подчеркнул, что только сам Суд может решать, какие доказательства стороны должны представить для надлежащего рассмотрения дела, и что стороны обязаны выполнять требования Суда о представлении доказательств. Российское правительство ссылалось на то, что постановление было объявлено секретным в России, и на то, что российские законы не разрешают передачу секретных материалов международным организациям, если не гарантирована их секретность. Однако, Суд указал, что ссылка на дефект национальной правовой системы, которая не позволяет передавать секретные документы международным организациям, не является достаточным основанием для непредставления запрошенной информации. Суд не располагает возможностями для проверки вывода национальных властей о наличии угрозы национальной безопасности, но принцип верховенства права требует, чтобы меры, затрагивающие основополагающие права человека, подлежали рассмотрению в состязательном процессе в независимом органе, который обладает полномочиями проверять обоснованность такого вывода. Однако, решения российских судов в ходе рассмотрения вопроса о снятии грифа секретности не содержали по сути анализа оснований для засекречивания документа. Суды сослались на экспертное мнение Федеральной службы безопасности РФ, согласно которому постановление о прекращении расследование содержало секретные материалы, но они не рассмотрели вопрос, почему эти материалы следует держать в секрете, если со времени событий прошло более 70 лет. Более того, суды не рассмотрели по сути довод «Мемориала» о том, что это постановление завершало расследование массового убийства безоружных военнопленных, т.е. одного из самых серьезных нарушений прав человека, совершенного по указанию высших советских руководителей. Наконец, суды не пытались найти справедливого баланса между необходимостью сохранять секретность информации, принадлежащей ФСБ (наследницы советского НКВД-КГБ, который привел в исполнение решение о расстреле польских военнопленных), с одной стороны, и публичным интересом в прозрачном расследовании преступлений прошлого тоталитарного режима, с другой стороны. 

Исходя из неполного рассмотрения вопроса российскими судами, Суд не был убежден, что представление запрошенного постановления от сентября 2004 г. могло повредить национальной безопасности России. Более того, российское правительство могло ходатайствовать о применении процессуальных мер для обеспечения секретности, например, о проведении закрытого слушания, но оно этого не сделало. 

<…> 

Большинством голосов Суд отклонил требования заявителей о справедливой компенсации».