Оглашенное сегодня, 27 марта 2014 года, Постановление ЕСПЧ по делу «Матыцина против России» (Matytsina v. Russia, жалоба N 58428/10), которым Страсбургский Суд констатировал нарушение права инструктора по йоге Вероники Матыциной на справедливое судебное разбирательство по предъявленному ей уголовному обвинению в незаконном осуществлении медицинской деятельности, безусловно, представляет интерес. Однако, возможно, даже более интересным является особое мнение двух Судей ЕСПЧ – Пауло Пинто де Альбукерке (Португалия) и Ксении Туркович (Хорватия), не согласившихся с выводами большинства Судей Палаты об отсутствии необходимости рассмотрения жалобы заявительницы на нарушение в отношении нее также статьи 7 Конвенции. При этом наиболее интересна, по моему мнению, вторая часть особого мнения Судей ЕСПЧ, касающаяся несоответствия статье 7 Конвенции предусмотренного частью 2 статьи 27 УПК РФ права обвиняемого заявить возражение против прекращения уголовного преследования в связи с истечением срока давности, которое препятствует прекращению уголовного преследования по данному основанию и может повлечь за собой рассмотрение уголовного дела по существу, признание лица виновным в совершении преступления и назначение ему наказания спустя неопределенно длительное время с момента совершения преступления. Ниже я привожу соответствующее извлечение из особого мнения Судей ЕСПЧ в своем переводе на русский язык. 

«<…> [С]рок давности уголовного преследования истек, но, несмотря на это, в отношении заявительницы был вынесен обвинительный приговор с назначением наказания. Часть 2 статьи 27 [УПК РФ] предусматривает, что если обвиняемый возражает против прекращения уголовного преследования в связи с истечением срока давности, предусмотренного пунктом 3 части 1 статьи 24 [УПК РФ], то производство по уголовному делу должно быть продолжено и суд должен рассмотреть уголовное дело по существу. Толкование положений части 2 статьи 27 [УПК РФ] оставляет сомнения в том, может ли суд, наряду с признанием подсудимого виновным, назначить ему наказание. Наиболее авторитетные комментарии к [УПК РФ] не содержат единой точки зрения по данному вопросу: в одних утверждается, что в случае признания лица виновным в совершении преступления суд все равно не может назначить ему наказание, в других говорится, что судья может выбрать, назначать или не назначать наказание, таким образом, судье дается неограниченное усмотрение при принятии решения, что в соответствии с принципом законности неприемлемо. Единообразной практики по данному вопросу также не существует. Из-за недостаточной ясности закона и предоставленного судьям неограниченного усмотрения при его применении заявительница не получила заблаговременного справедливого предупреждения о том, каковы будут последствия ее возражения против предусмотренного законом прекращения уголовного преследования, как того требует принцип законности, и, соответственно, не могла принять правильного обоснованного решения по вопросу о возражении против прекращения уголовного преследования. Несмотря на то, что она могла иметь некоторое представление о риске, на который идет, возражая против предусмотренного законом прекращения уголовного преследования, степень такого риска была совершенно непредсказуема. Принципы заблаговременного предупреждения и ограничения усмотрения представителей властей, являющиеся частью принципа законности, предусмотренного пунктом 1 статьи 7 Конвенции, следует рассматривать как минимальные гарантии обеспечения принципа верховенства права.

13. Более того, положения части 2 статьи 27 [УПК РФ] сами по себе предосудительны с точки зрения прав человека. Возражение обвиняемого против прекращения уголовного преследования в связи с истечением срока давности – это добровольное предание [себя] суду, которое может произойти в любое время, независимо от предусмотренных законом сроков давности уголовного преследования. В практическом плане это приводит к тому, что любое лицо может согласиться предстать перед судом по обвинению в совершении преступления и в результате быть наказанным за любое преступление, даже небольшой тяжести, совершенное много лет назад, когда уголовное преследование и осуждение более не служат законным целям, с точки зрения криминологии нет нужды в наказании, а доказательства, возможно, уже утрачены. По нашему мнению, подобное возражение [обвиняемого против прекращения уголовного преследования в связи с истечением срока давности] само по себе несовместимо с Конвенцией, поскольку оно бьет как по цели исправления [последствий преступления], так и по смешанной – материальной и процессуальной – природе предусмотренных законом сроков давности уголовного преследования.

14. Смысл срока давности заключается в погашении правонарушения, которое лишает государство права привлекать предполагаемого правонарушителя к ответственности и к суду, признавать его виновным и назначать ему наказание. Срок давности предусмотрен в уголовном праве не только для того, чтобы запрещать преследование по фактам, установить которые с течением времени все сложнее, он также устанавливает время, за пределами которого возникает неопровержимая презумпция, что уголовное деяние более не представляет опасности для общества и [в случае суда] праву обвиняемого на справедливое судебное разбирательство будет причин ущерб. Таким образом, оценка на предмет истечения срока давности – это существенное условие наличия у государства права привлекать обвиняемого к ответственности и наказывать за совершение преступления. Это условие касается самой сути суверенной власти государства наказывать [за совершение преступления] и, таким образом, относится не просто к процессуальным условиям для рассмотрения дела, но к его существу.

15. Изначально Суд колебался в своем подходе к вопросу о природе срока давности уголовного преследования. В Постановлении по делу «Коэме и другие против Бельгии» (Coëme and Others v. Belgium, жалоба N 32492/96 и др.) от 22 июня 2000 года (пункты 149—150) вопрос о том, имело бы место нарушение статьи 7 Конвенции, если бы законом увеличивался срок давности после его истечения, оставлен открытым, хотя Суд признал законность норм, увеличивающих срок давности, если они вступили в силу до его истечения. В Решении по делу «Превити против Италии» (Previti v. Italy, жалоба N 1845/08) от 12 февраля 2013 года (пункты 80—85) Суд интерпретировал свои выводы по делу «Коэме и другие против Бельгии» таким образом, как если бы в них утверждалось, что срок давности имеет исключительно процессуальную природу и не охватывается гарантиями статьи 7 Конвенции. Но от этого подхода правильно отказались [еще] в Постановлениях Большой Палаты ЕСПЧ по делам «K.-H.W. против Германии» (K.-H.W. v. Germany, жалоба N 37201/97) от 22 марта 2001 года (пункты 107—112) и «Кононов против Латвии» (Kononov v. Latvia, жалоба N 36376/04) от 17 мая 2010 года (пункты 228—233). В настоящее время подход Суда [к этому вопросу] четкий и однозначный. Кратко он может быть представлен следующим образом: срок давности стоит бок о бок с условиями самого существования преступления, равен им по силе и, следовательно, их объединяет материальная природа определяющих преступление элементов его состава, из чего логически следует применимость статьи 7 Конвенции, включая запрет придания обратной силы закону, предусматривающему более неблагоприятные для обвиняемого сроки давности привлечения к уголовной ответственности. Таким образом, срок давности в свете Конвенции имеет смешанную природу, одновременно процессуальную и материальную.

16. Вышеуказанное понимание срока давности имеет ряд юридических следствий. Во-первых, суды имеют право – и даже обязаны – принимать решения о применении сроков давности уголовного преследования по собственной инициативе в свете важнейших причин закрепления их в законе, диктуемых государственной политикой. Во-вторых, поскольку сроки давности касаются права государства привлекать граждан к уголовной ответственности, предавать их суду, признавать виновными и назначать им наказание, к ним в полной мере применим принцип законности. Основания исчисления, приостановления и прекращения течения срока давности со временем, любые исключения из правил исчисления срока давности и его продления относятся к сфере ответственности законодателя и не могут ни определять судом, ни становиться предметом спекуляции со стороны обвиняемого. В-третьих, от применения срока давности нельзя отказаться: его истечение лишает суд права рассматривать дело по существу и наказывать обвиняемого, и никакой отказ обвиняемого [от применения срока давности] не может предоставить суду полномочия, необходимые для осуществления правосудия. В государстве, в котором соблюдаются верховенство право и права человека, право осуществлять правосудие по уголовным делам не может быть предоставлено суду односторонним действием обвиняемого. Любое наказание за деяние, срок давности привлечения к ответственности за которое истек, даже когда лицо выражает желание быть преданным суду, не только безоговорочно несоразмерно, но, более того, идет вразрез с требованиями принципа законности. Срок давности уголовного преследования не просто предоставляет обвиняемому возможность защиты посредством ссылки на его истечение, возможности, от которой он может отказаться, но представляет собой отдельную гарантию рационального использования государством власти в целях реализации норм уголовного права».