На правах ознакомления с практикой применения статьи 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод Европейским Судом по правам человека.

Пункт 1 статьи 5 Конвенции содержит закрытый перечень допустимых оснований лишения свободы («[н]икто не может быть лишен свободы иначе как в следующих случаях»). Таким образом, если лишение свободы не охватывается ни одним из шести перечисленных ниже подпунктов пункта 1 статьи 5 Конвенции, то это уже представляет собой нарушение:

a) законное содержание под стражей лица, осужденного компетентным судом;

b) законное задержание или заключение под стражу (арест) лица за неисполнение вынесенного в соответствии с законом решения суда или с целью обеспечения исполнения любого обязательства, предписанного законом;

c) законное задержание или заключение под стражу лица, произведенное с тем, чтобы оно предстало перед компетентным органом по обоснованному подозрению в совершении правонарушения или в случае, когда имеются достаточные основания полагать, что необходимо предотвратить совершение им правонарушения или помешать ему скрыться после его совершения;

d) заключение под стражу несовершеннолетнего лица на основании законного постановления для воспитательного надзора или его законное заключение под стражу, произведенное с тем, чтобы оно предстало перед компетентным органом;

e) законное заключение под стражу лиц с целью предотвращения распространения инфекционных заболеваний, а также законное заключение под стражу душевнобольных, алкоголиков, наркоманов или бродяг;

f) законное задержание или заключение под стражу лица с целью предотвращения его незаконного въезда в страну или лица, против которого предпринимаются меры по его высылке или выдаче.

ЕСПЧ признавал, что домашний арест, предусматривающий запрет выходить за пределы жилого помещения, в котором проживает лицо, а также использовать любые средства связи на протяжении примерно одного месяца и двух недель, уже представляет собой лишение свободы по смыслу статьи 5 Конвенции. См. пункт 238 Постановления по делу «Эрмаков против России» (Ermakov v. Russia, жалоба N 43165/10) от 07 ноября 2013 года. В обоснование этого вывода Страсбургский Суд прямо сослался на Постановление Конституционного Суда РФ от 06 декабря 2011 года N 27-П. В нем воспроизведена позиция ЕСПЧ, согласно которой «ограничение свободы и лишение свободы отличаются друг от друга лишь степенью или интенсивностью, а не природой или сущностью», и сделан вывод, что «домашний арест, [как] и заключение под стражу[,] <…> связаны с принудительным пребыванием подозреваемого, обвиняемого в ограниченном пространстве, с изоляцией от общества, прекращением выполнения служебных или иных трудовых обязанностей, невозможностью свободного передвижения и общения с неопределенным кругом лиц, т.е. с непосредственным ограничением самого права на физическую свободу и личную неприкосновенность». Также ЕСПЧ учел отказ российских властей оспаривать, что домашний арест, примененный к заявителю по делу Ермакова, представлял собой лишение свободы по смыслу статьи 5 Конвенции.

Вполне очевидно, что избрание или сохранение домашнего ареста, который является одной из мер пресечения (см. статью 98 Уголовно-процессуального кодекса РФ), применяемых только и исключительно при наличии достаточных оснований полагать, что обвиняемый или подозреваемый скроется, может продолжить заниматься преступной деятельностью или угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожить доказательства либо иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу, а также для обеспечения исполнения приговора или возможной выдачи лица (см. статью 97 УПК РФ), практически не имеет отношения к подпунктам «b», «d» и «e» пункта 1 статьи 5 Конвенции, а также подпункту «f», если речь не идет об экстрадиции.

Таким образом, остается вопрос лишь о том, охватывается ли содержание лица под домашним арестом после условного осуждения (и до возможной отмены приговора с передачей уголовного дела на новое судебное разбирательство или возвращения его прокурору) подпунктами «a» или «c» пункта 1 статьи 5 Конвенции.

Может показать, что подпункт «a» подходит, т.к. в нем речь идет о содержании под стражей лица, осужденного компетентным судом. Ведь осужденный условно все равно является осужденным. Однако практика ЕСПЧ не подтверждает такой вывод (конечно, в отсутствие другого приговора, по которому осужденный реально отбывает наказание в виде лишения свободы). В пункте 125 Постановления по делу «Блохин против России» (Blokhin v. Russia, жалоба N 47152/06) от 14 ноября 2013 года ЕСПЧ повторил свою давно сложившуюся позицию, согласно которой «для целей подпункта «а» пункта 1 статьи 5 Конвенции слово «осуждение» должно пониматься как означающее одновременно и признание виновным после установления в соответствии с законом, что было совершено правонарушение, и назначение наказания, предусматривающего лишение свободы, или применение иной меры, предусматривающей лишение свободы». Условное осуждение, которое по определению не предполагает реального отбывания назначенного наказания, в т.ч. в виде лишения свободы (см. статью 73 Уголовного кодекса РФ), не соответствует второму из двух названных критериев.

Что касается первого элемента подпункта «с» пункта 1 статьи 5 Конвенции, то здесь можно обратиться, например, к пункту 92 Постановления ЕСПЧ по делу «Панченко против России» (Panchenko v. Russia, жалоба N 45100/98) от 08 февраля 2005 года: «лицо, осужденное судом первой инстанции, не может считаться заключенным под стражу «с тем, чтобы оно предстало перед компетентным органом по обоснованному подозрению в совершении правонарушения». Необходимость предотвратить совершение лицом правонарушения или помешать ему скрыться после его совершения тем более не может оправдывать лишение свободы, если речь идет о правонарушении, за которое лицо уже осуждено. Причем подпункт «с» пункта 1 статьи 5 Конвенции неприменим именно с момента вынесения, а не вступления в силу соответствующего приговора. В случае отмены приговора с передачей уголовного дела на новое рассмотрение или возвращения его прокурору подпункт «с» пункта 1 статьи 5 Конвенции вновь начнет действовать, если в рамках этого дела лицо будет лишено свободы по смыслу статьи 5 Конвенции, например, будет избрана (или оставлена без изменения избранная ранее) мера пресечения в виде заключения под стражу. Кроме того, подпункт «с» пункта 1 статьи 5 Конвенции может быть применим к лицу даже после вынесения приговора, которым оно осуждено условно (и до возможной отмены этого приговора с передачей уголовного дела на пересмотр или возвращения его прокурору), если лицо лишено свободы в рамках другого дела, например, задержано или заключено под стражу по другому уголовному делу. См. Постановление ЕСПЧ по делу Панченко и несколько десятков других Постановлений Страсбургского Суда по жалобам против России, ссылающихся на него.

Таким образом, приведенная выше практика ЕСПЧ свидетельствует о том, что содержание условно осужденного под домашним арестом, фактически представляющим собой лишение свободы по смыслу статьи 5 Конвенции, если эта мера пресечения применена по тому же уголовному делу, в рамках которого вынесен приговор, а сам этот приговор не отменен, не охватывается ни одним из подпунктов пункта 1 статьи 5 Конвенции, составляющих закрытый перечень допустимых оснований лишения свободы, и уже по этой причине представляет собой нарушение статьи 5 Конвенции. В связи с этим не имеет смысла рассматривать куда более неоднозначный вопрос о том, соответствует ли это российскому законодательству, необходимость соблюдения которого также предусмотрена статьей 5 Конвенции, не предусматривающему прямо, что к домашнему аресту следует применять все нормы, регулирующие меру пресечения в виде заключения под стражу, в т.ч. положения статьи 311 УПК РФ, предписывающей немедленное освобождение условно осужденного из-под стражи в зале суда (пусть на практике сохранение домашнего ареста после условного осуждения ранее никогда, возможно, и не встречалось, т.к. лишено смысла, а потому необоснованно).

См. также:
«ЕСПЧ: Когда публичное мероприятие без согласования оправдано»
«Нормотворчество, произвол и статья 5 Конвенции в практике Кировского облсуда»