Здравствуйте!

Мы ознакомились с представленными Вами документами.

В первую очередь необходимо сказать, что возможности обоснования в жалобе в Европейский Суд по правам человека претензий, адресуемых суду первой инстанции, ограничены аргументами, которые были так или иначе высказаны в кассационной жалобе и (или) непосредственно в заседании суда кассационной инстанции. Это связано с тем, что пункт 1 статьи 35 Конвенции о защите прав человека и основных свобод требует исчерпать внутригосударственные средства правовой защиты от предположительно допущенных нарушений перед обращением в Европейский Суд по правам человека. При этом обращение в суд кассационной (второй) инстанции признается Европейским Судом по правам человека единственным средством правовой защиты от нарушений, предположительно допущенных судом первой инстанции. Поэтому в своем анализе мы ограничивались аргументами представленных кассационных жалоб.

Далее следует сказать, что статья 6 Конвенции, гарантирующая право на справедливое судебное разбирательство, не требует соблюдения норм национального процессуального права, в частности, УПК РФ. Исключение составляют лишь нормы, касающиеся «создания суда» (часть из них являются нормами материального права, например, те, которые касаются назначения судей, часть – процессуального, например, те, которые касаются определения конкретного состава суда и подсудности дела).

Никаких признаков нарушений статьи 6 Конвенции в связи с тем, что дело было рассмотрено по первой инстанции районным, а не вышестоящим судом, в Вашем случае не усматривается. Статья 6 Конвенции действительно гарантирует, в частности, рассмотрение дела тем судом, к которому оно отнесено по подсудности, а нарушение правил подсудности может свидетельствовать о том, что суд не был «создан на основании закона» в смысле пункта 1 статьи 6 Конвенции. Однако смысл требования, касающегося разбирательства дела только «судом, созданным на основании закона», состоит в обеспечении функционирования судов на основе норм права, принятых законодательным органом власти, а не на основе усмотрения представителей органов исполнительной власти. Равным образом смысл этого правила состоит в том, что функционирование судов в странах с кодифицированным законодательством не может быть основано на усмотрении судей. Вместе с тем это не означает, что суды не обладают определенной свободой интерпретации норм национального права. Поэтому, хотя нарушение судами норм, регулирующих определение подсудности, в принципе может свидетельствовать о нарушении пункта 1 статьи 6 Конвенции, Европейский Суд по правам человека может прийти к соответствующему выводу лишь в случае вопиющих нарушений, принимая во внимание, что интерпретация внутригосударственных законов относится в первую очередь к компетенции национальных судов. Ни о чем подобном в Вашем случае речи не идет. Никаких доказательств, содержащих нерассекреченную государственную тайну, суд не рассматривал. На аргументы защиты, касающиеся определения подсудности, он ответил. О произволе в интерпретации судами норм прав, регулирующих подсудность, ничто не свидетельствует. Само по себе несогласие с определенной судами подсудностью не говорит о наличии нарушения.

Остальные претензии, которые касаются нарушений УПК РФ, как таковые не имеют отношения к нарушению статьи 6 Конвенции.

Наконец, следует обратить внимание, что Европейский Суд по правам человека не занимается рассмотрением или пересмотром уголовных дел по существу. Он рассматривает только и исключительно жалобы на нарушения прав, гарантированных Конвенцией и Протоколами к ней. В частности, он не занимается как таковой оценкой или переоценкой доказательств, определением обоснованности, доказанности обвинения, т.к. это относится к исключительной компетенции национальных судов.

Далее мы рассмотрим обоснованность ряда претензий, высказанных в кассационных жалобах, с точки зрения возможности говорить о нарушении права на справедливое судебное разбирательство в смысле статьи 6 Конвенции. Мы не можем подробно останавливаться на всех претензиях, равно как и не видим в этом смысла. Если у Вас возникнут какие-либо вопросы о том, можно ли пожаловаться в Европейский Суд по правам человека на те или иные нарушения, не упомянутые нами ниже, но сформулированные в кассационных жалобах, пожалуйста, прямо задайте нам соответствующий вопрос и мы ответим на него.

Вопреки утверждениям кассационных жалоб, статья 6 Конвенции не гарантирует стороне защиты ни вызов, ни допрос любых свидетелей, которые могли быть дать показания в пользу подсудимых. Равным образом она не гарантирует права на допрос любых свидетелей, которые показывают против подсудимых. Согласно практике Европейского Суда по правам человека статья 6 Конвенции гарантирует право вызвать и допросить лишь тех свидетелей защиты, показания которых могут привести к оправданию, либо по меньшей мере значительно укрепить позицию защиты.

Статья 6 Конвенции гарантирует право на допрос защитой свидетелей обвинения лишь в том случае, если показания таковых являются единственным доказательством совершения преступления либо по меньшей мере имеют критическое значение, то есть без них обвинение практически невозможно обосновать.

Что касается невозможности допросить С., то здесь можно попробовать обосновать нарушение статьи 6 Конвенции. Однако для этого необходимо обосновать, что его показания имели критическое значение с точки зрения решения суда по существу предъявленного Вашему мужу и его коллегам обвинения, что предполагает анализ всей доказательственной базы в соотношении с предметом доказывания. Попытаться обосновать это можно, хотя это не так легко. Его показания важны для доказывания того обстоятельства, что у Вашего мужа и его коллег имелись основания для вторжения в квартиру, т.е. имелись основания полагать, что в ней совершено преступление, связанное с незаконным оборотом наркотиков, равно как основания для их дальнейших действий. Однако в принципе никто не оспаривал факт сообщения С. Вашему мужу и его коллегам о том, что в квартире живут наркоторговцы. Поэтому неясно, что защита могла бы выяснить в этой части, будь у нее возможность допросить его. Показания С. о том, что Вашего мужа и его коллег интересовали не просто наркоторговцы, а состоятельные люди, практически не имеет значения, т.к. это обстоятельство фактически не влияет на обвинение, хотя суд несколько раз упоминает об этом при анализе доказательств по делу. Поэтому возможность допросить его защитой в соответствующей части также практически не могла повлиять на выводы суда по существу предъявленного обвинения. Утверждения С. о том, что он будто бы не был осведомителем, также не имеют особого значения, поскольку, повторимся, сам факт сообщения им о Б. и Г. Вашему мужу и его коллегам именно как о наркоторговце никто не оспаривал. Это повторил и сам С. в суде. Конечно, здесь можно говорить о некотором значении его показаний в данной части и, соответственно, значении перекрестного допроса, поскольку суд многократно ссылается на то обстоятельство, что он не был «официальным агентом», в результате чего приходит к выводу, что полученная от него информация не позволяла опираться исключительно на нее при решении вопроса о вторжении в квартиру и совершении последующий действий. Однако, опять-таки, едва ли защита в результате допроса С. могла доказать, что он был «официальным агентом» в смысле, в котором об этом говорит суд, а то обстоятельство, что он неоднократно сообщал о наркоторговцах, никем не оспаривался. Факт наличия в квартире банки кофе (банки с кофе, банки из-под кофе) никем не оспаривался, а факт наличия электронных весов С. подтвердил в суде при его допросе стороной обвинения, пусть он и отказался в категорической форме признавать, что это были электронные весы (вероятно, он перепутал с ними навигатор, который, будучи положенным экраном вверх и со сложенной антенной, действительно может создать впечатление электронных весов). Но самое главное, что, опять-таки, никто не оспаривал его сообщение Вашему мужу и его коллегам о наличии в квартире наркотиков и электронных весов. Защита также не утверждала, что заявление С. было написано до вторжения в квартиру. О том, был ли надлежащим образом оформлено его «агентурное сообщение», ему не обязательно было известно. Поэтому неясно, к чему мог бы привести его допрос. Повторимся, попытаться доказать критическое значение показаний С. можно, но позиция здесь весьма слаба.

Кроме того, помимо обоснования критического значения показаний С. следует показывать, что суд не предпринял надлежащих усилий к тому, чтобы обеспечить его явку для допроса защитой. Конечно, здесь можно использовать аргументы, касающиеся того, что повестки С. не направлялись, о необходимости явки он судом не извещался, изложенные в кассационных жалобах. Однако мы не можем судить об их обоснованности. В частности, в материалах дела говорится о том, что суд дважды выносил постановления о приводе С. Неясно, что еще должен был сделать суд, чтобы обеспечить его явку.

Практически все то же самое можно сказать о показаниях М., который не явился для допроса в судебное заседание. Можно попытаться доказать, что его показания имели критическое значение, т.к. он был вторым источником информации о наркоторговцах, которая легла в основу проведения Вашим мужем и его коллегами соответствующих мероприятий, однако, опять-таки, никто не отрицал сообщение им о том, что в квартире торгуют наркотиками. Какие показания М. защита могла бы получить, если бы ей была предоставлена возможность допросить его, и, главное, как эти показания могли бы потенциально привести к оправданию подсудимых, неясно. Вместе с тем применительно к показаниям М. суд согласился с их значимостью, что потенциально облегчает доказывание нарушения, заключающегося в невозможности осуществления защитой его допроса (в принципе, косвенно он согласился и с необходимостью допроса защитой С., т.к. в противном случае трудно объяснить попытки вызвать его). С другой стороны, доказать второй элемент – отсутствие надлежащих усилий по вызову свидетеля со стороны суда – здесь еще труднее, т.к. в материалах дела, как говорится в кассационных жалобах, есть соответствующие рапорты судебного пристава. Ничто не свидетельствует о том, что копии судебных повесток должны были приобщаться судом к материалам дела, либо таковые должны были быть возвращены приставом. Конечно, можно говорить, что защитой был предоставлен телефон М., но суд не воспользовался возможностью вызвать его посредством телефона или предоставить его приставу, однако это достаточно слабая позиция.

Что касается вызова и допроса Т. и понятых, которые проводили осмотр и прослушивание видео- и аудиозаписей, то здесь мы не усматриваем признаков каких бы то ни было нарушений, поскольку ничто не свидетельствует о каком бы то ни было значении их показаний. В первую очередь это связано с тем, что сами по себе видео- и аудиозаписи являются самостоятельными доказательствами по делу, они непосредственно исследовались в ходе судебного разбирательства, защита могла предъявлять к ним любые претензии, суд непосредственно видел и слышал, что на них зафиксировано, а потому показания Т. и понятых, которые касаются проверки допустимости протокола, являющегося производным доказательством от видео- и аудиозаписей, практически не имеют значения.

Ничто не свидетельствует о критическом значении показаний Ф., а в отношении остальных 9 свидетелей, которых хотела бы допросить защита, в кассационных жалобах отсутствует какое бы то ни было обоснование необходимости их вызова и допроса, а тем более значения их показаний.

Вместе с тем относительно важным представляется сокрытие стороной обвинения «агентурного сообщения» С. Право на доступ защиты ко всем собранным стороной обвинения доказательствам, с помощью которых может быть доказана невиновность лица, которому предъявлено уголовное обвинение, вытекает, по мнению Европейского Суда по права человека, из общих требований справедливости судебного разбирательства, предусмотренных пунктом 1 статьи 6 Конвенции (хотя здесь можно говорить об одновременном нарушений подпунктов B и D пункта 3 статьи 6 Конвенции, обычно Европейский Суд по правам человека ссылается в подобных случаях на пункт 1 статьи 6 Конвенции). Данное доказательство представляется достаточно важным, т.к. свидетельствует о надлежащем получении (оформлении) информации о возможно совершаемом преступлении до начала проведение оперативно-розыскной работы и последующего вторжения в квартиру. С другой стороны, оно практически не влияет на обвинение в части отсутствия понятых после вторжения в квартиру, несмотря на проведение в ней осмотра либо обыска, что составляет значительную частью обвинения. Другими словами, об этом нарушении можно упомянуть, но в целом оно не играет большой роли.

Что касается признания судом недостоверными показаний Б., Д. и Ш., то здесь достаточно трудно предъявить национальным судам какие-либо претензии, т.к. Европейский Суд по правам человека не занимается оценкой или переоценкой доказательств, в то время как речь идет именно об этом. Принимая соответствующее решение, суд первой инстанции дал мотивировку. Само по себе несогласие с ней не свидетельствует о нарушении.

Отказ в приобщении фактической расшифровки видео- и аудиозаписей не имеет значения, т.к. речь идет о доказательстве, производном от собственно видео- и аудиозаписей, которые были непосредственно осмотрены/прослушаны в судебном заседании. В отношении этих записей защита высказала все аргументы, которые считала необходимыми.

В Вашем деле усматриваются признаки провокации преступления. Об этом мы уже писали ранее. Мы не видим необходимости подробно останавливаться на обосновании того, что провокация имела место.

Проверить обоснованность аргумента о чрезмерной длительности судебного разбирательства, не располагая всеми материалами дела, в том числе материалами предварительного расследования и определениями суда об отложении разбирательства/объявлении перерывов, не представляется возможным.

Также можно говорить о нарушении презумпции невиновности, но лишь в части фактического обвинения Вашего мужа и его коллег судом в совершении того, обвинение в чем им не предъявлялось и в совершении чего они не признаны виновными приговором суда. Речь идет, в частности, о корыстной цели их действий, намерении переместить Б. и Г. в неизвестном направлении. Однако это вряд ли может существенно повлиять на обоснованность жалобы. Скорее это косвенная претензия. Во всяком случае о пристрастности суда это не свидетельствует. Доказать пристрастность суда чрезвычайно сложно, т.к. Европейский Суд по правам человека исходит из презумпции его беспристрастности, которую следует опровергнуть. Мы не усматриваем, исходя из материалов дела, такой возможности.

Иных содержательных претензий к справедливости судебного разбирательства в кассационных жалобах не приводится. Другими словами, никаких существенных претензий, касающихся справедливости судебное разбирательства в смысле статьи 6 Конвенции, не считая провокации преступления, судам предъявить практически невозможно, хотя ряд дополнительных претензий, описанных выше, может быть включен в ее текст.

Мы также не обнаружили каких-либо особенностей, которые касались бы специфики тех или иных нарушений в отношении разных осужденных. Другими словами, мы не усматриваем каких бы то ни было оснований для того, чтобы жалобы в Европейский Суд по правам человека от имени Вашего мужа, М.Б., В.Г. или К.А. были разными или по меньшей мере отличались хоть чем-то.

С уважением,

Олег Анищик